[withgraceifall]

я, можно сказать, несколько раз наступаю себе на гипотетические яйца, запинываю ногами стеснение, пишу про слезы, вообще пишу, и тут мне отключают интернет? дорогое мироздание, ты пытаешься мне что-то сказать? а вот хуй, я не понимаю намеков.
на драббловойны

----------------

Ангелы - не люди, но этот мир вовсе не так прост, как кажется,

Ангелы - не люди, но этот мир вовсе не так прост, как кажется, и часто заставляет проверять его на прочность собственным лбом и отчаянным криком. Слова так и не успевают сорваться с языка, и Дин еще долго чувствует их тяжесть напряженным горлом. Он глядит, как неровное тусклое лезвие касается бледной кожи, повернутое плашмя, распахивает, цепляя рваные края, темные от запекшейся крови. Кастиэль ведет пальцем по своей груди, обрисовывая ровное полукружие, и Дин следует за ним, крепко сжимая рукоять и его предплечье. Разлившийся в воздухе запах – тяжелый и пряный,- мешаясь с липкой слюной, застревает в глотке, Дин старается не дышать. Не смотреть нельзя. Ему чудится, что с каждым порезом собственная дурная кровь сильнее бьется в висках, запястьях, члене. Дин горит, от него тянет сухим жаром, обжигающим Кастиэлю губы и щеки. Он позволяет себе скользнуть ладонью ему под затылок, держит за шею и долго смотрит в глаза. Слишком долго, чтобы не передумать, Дин перехватывает нож и встает перед ним на колени. Сперва дело.

----------------

В глазах блестят слезы,

В глазах блестят слезы, непролитые они жгут как засыпанные под веко крупицы соли. Так не бывает, думает Дин и усиленно смаргивает, собирая частые морщинки в их уголках. Ему одновременно и потешно, и жутко, когда невидимая хватка на горле ослабевает, и в опустошенные легкие с болью врывается кислород. Дин проглатывает чужой выдох вместе с собственным стоном и кровью из разбитого рта. Он сейчас очень зол, тело реагирует быстрее сознания, пальцы уже мнут и тянут воротник белой рубашки.

- Я отдал за тебя все, – яростно шипит Кастиэль ему в лицо.

Свет мигающей магазинной вывески ложится ему на плечи голубым ореолом, и Дин бездумно водит ладонями по плащевке, будто надеясь стряхнуть его, как назойливую пыль. Тело под руками мелко подрагивает, готовое сорваться с резьбы и смолоть все, попавшееся на пути, в липкое глинистое месиво. Дин знает, он единственный кого это не коснется. Он откидывает голову, слизывая шепот со своих губ, и затылком упирается в стылую стену. Он все еще не понимает ни слова, но зажатый в холодных тисках, сквозь запах сырого камня слышит плотный, горький - разочарования.

- Давай, – стонет. – Давай же!

Кастиэль переносит его к Бобби ни разу больше не дотронувшись и для Дина это все равно что самый страшный удар.

----------------

А может, ей только кажется

А может, ей только кажется, ведь вот же он, сидит, касаясь ее твердым бедром и сухой ладонью, рядом, пахнущий свежей одеждой и тяжелым рабочим днем. Он дергает коленом, тискает горлышко «Будвайзера» и, усмехаясь, привычно поднимает правый уголок губ. Лиза смотрит на его сильную, покрытую шоферским загаром руку, и поверх ее собственной смуглой кожи та видится ей высохшей и потемневшей. Безжизненной.
Тихий семейный вечер кривится отражением голубого экрана в мутном бутылочном стекле. Такие вечера - их маленькие бытовые радости, как и совместные походы на игру, и барбекю на заднем дворе каждую летнюю неделю. Их с Беном, Дин ничего не замечает.
И только в третий четверг сентября, она не чувствует того супружеского покоя, в котором купалась весь год. Дин становится странно напряженный, он много смеется, трогает себя за правое плечо и постоянно смотрит в небо, нетерпеливо поджимая губы. Он такой же, как в день их знакомства, с непроходящими веселыми морщинками вокруг глаз, свободный от нее и от воспоминаний. В эту пору Дин вспоминает, почему жив.