"Дин не думает." Д/К, NC-171.
Дину жарко и липко и никак не удается найти место где можно спрятаться от зноя. Он пытается заставить себя собрать грязную одежду в одну кучу, почистить пистолет или зарядить патроны солью, прекратить, наконец, нарезать круги вокруг Кастиэля, глядя, как тот следит за его передвижениями по номеру сначала только взглядом, и когда Дин исчезает из поля его зрения, то поворачивая вслед за ним голову. Он пытается не злиться, но слишком жарко, и размякшее по такой погоде тело не слушается и не позволяет что-либо нормально сделать. Он быстро выдыхается, проводит ладонью по затылку до макушки, стряхивая холодные капли на плечи, и старается успокоится, вернуть себе обычную ленивую язвительность.
- Кас, ну ты ангел или кто? Может пригонишь пару тучек? Нет? Ну чего ты губы поджимаешь, я просто спросил...
Дин оттягивает ворот футболки, под ней сыро, и ткань неприятно елозит по спине.
- Жаааарко... Я уже готов сплясать танец коренных американцев, только бы дождь пошел. Поможет, как думаешь?
Надежды в голосе преувеличенно много, в голове пусто, а на душе муторно, и с каждым вздохом ему кажется, что воздух поступает не в легкие, а напрямую в мозг и еще немного, и череп просто треснет. Дин чувствует себя муравьем под преломленным лупой лучом солнца. Наверняка этот хмырь Уриэль балуется, решил, раз молнией не достать, так хоть выжиганием. Хобби у него что ли такое - людей пепелить...
Его отвлекает какой-то звук - это Кастиэль пошелестел плащом, вытаскивая руки из карманов.
- Ради Бога, сними ты уже свой плащ. От него палит, как от печки...
Кастиэль молчит и смотрит на Дина, склонив голову, а потом вдруг делает шаг и кладет обе ладони на основание его шеи - единственную незащищенную одеждой часть тела. Его движения непривычно резкие, а руки холодные и немного влажные, и Дину хочется почувствовать, как эти руки трогают его спину, живот, внутреннюю сторону бедер, чтобы стало холодно до дрожи и приятно до мурашек.
Он вспыхивает так, что краснеет даже шея, быстро вырывается и бормочет:
- Я в душ.
За дверью ванной воздух все еще влажный, на полу следы от его ступней так и не подсохли, но Дин не обращает внимание. Он одним движением вытирает запотевшее зеркало, оставляя неаккуратные разводы, стягивает с себя футболку, умывается не очень чистой, неприятной на вкус водой и не торопится расстегивать джинсы. Это на самом деле пытка, учитывая как сильно у него стоит, но Дин тянет время как может. Вытерев ладони о собственные бока, он все-таки расстегивает болты на ширинке и выдыхает через нос, освобождаясь, наконец, от одежды и белья. Затем опирается одной рукой о раковину, ему приходится сильно нагнуться, потому что та довольно низкая, зато зеркало теперь захватывает его полностью, от бедер до самой макушки, и Дин смотрит на себя и дрочит. Не сказать, что он страдает какой-то особой формой извращенного нарциссизма, просто... есть у него одна фантазия. Она не давит мертвым грузом, не разъедает Дина изнутри, не беспокоит по ночам. Дин вообще большую часть времени об этом не думает, не помнит до тех пор, пока пальцы Кастиэля не дотрагиваются до его голой кожи. Это, должно быть, какая-то ангельская магия, потому что у Дина от одного такого касания встает на "раз", будь он на охоте, в доме Бобби, да хоть на детской площадке в разгар дня, именно поэтому даже в такое пекло Дин носит футболку с длинными рукавами. Иногда ему везет, он действительно считает такие моменты везением, и это происходит в очередном мотельном номере, и Дину, чтобы помастурбировать, не нужно сбегать в Импалу, он просто скрывается за дверью ванной комнаты, и не важно, что это четвертый раз за утро, жарко. Он смотрит на себя, водит ладонью по члену быстрыми скупыми движениями и представляет как Кастиэль нагибает его, впечатывает щекой в запотевшую гладкую поверхность и жестко трахает. Никаких подробностей, ему и так слишком стыдно. Просто вот он стоит, а через секунду, прохладные руки у него на холке, горячее дыхание напротив уха, а между ягодиц вжимается член. Дин облизывает верхнюю губу - соленая. Его немного мутит от того насколько это неправильно - представлять каково будет ощутить на себе хоть часть ангельской силы, видеть лицо Кастиэля, пока он в него кончает, отчего внутри становится скользко, мокро, очень чувствительно. Дин проводит мозолистой ладонью по головке, шипит сквозь зубы, потому что это уже грань. Духота и пар смешались в молочного цвета кисель, которым совершенно невозможно дышать. Дин не трогает себя нигде кроме члена, пока, наконец, уже не может не толкаться в сжатую ладонь. Тогда он сам приваливается лбом к зеркалу, дышит на него, пряча свое отражение, и скользит другой рукой за мошонку, гладит и легонько надавливает. Когда Дин кончает, он прикусывает костяшку указательного пальца и не издает ни звука.
- Ничего... Ничего... - он твердит это, как мантру, все то время, пока повторно намыливается и долго смывает с себя пену вместе со следами спермы, пока вытирается жестким полотенцем, так тщательно что кожа под тканью кажется начинает скрипеть, пока стоит несколько минут на холодном кафеле, держась за дверную ручку, вперившись взглядом в трещинку, высохший подтек краски, торчащую щепку... А потом он выходит в мотельное нутро, в разряженный воздух, полностью одетый, с приклеенной к губам ухмылкой, затравленным взглядом, вялый после оргазма и горячего душа, и прячет где-то за подкоркой мысль, что Кас наверняка обо всем догадывается.
- Кас, ну ты ангел или кто? Может пригонишь пару тучек? Нет? Ну чего ты губы поджимаешь, я просто спросил...
Дин оттягивает ворот футболки, под ней сыро, и ткань неприятно елозит по спине.
- Жаааарко... Я уже готов сплясать танец коренных американцев, только бы дождь пошел. Поможет, как думаешь?
Надежды в голосе преувеличенно много, в голове пусто, а на душе муторно, и с каждым вздохом ему кажется, что воздух поступает не в легкие, а напрямую в мозг и еще немного, и череп просто треснет. Дин чувствует себя муравьем под преломленным лупой лучом солнца. Наверняка этот хмырь Уриэль балуется, решил, раз молнией не достать, так хоть выжиганием. Хобби у него что ли такое - людей пепелить...
Его отвлекает какой-то звук - это Кастиэль пошелестел плащом, вытаскивая руки из карманов.
- Ради Бога, сними ты уже свой плащ. От него палит, как от печки...
Кастиэль молчит и смотрит на Дина, склонив голову, а потом вдруг делает шаг и кладет обе ладони на основание его шеи - единственную незащищенную одеждой часть тела. Его движения непривычно резкие, а руки холодные и немного влажные, и Дину хочется почувствовать, как эти руки трогают его спину, живот, внутреннюю сторону бедер, чтобы стало холодно до дрожи и приятно до мурашек.
Он вспыхивает так, что краснеет даже шея, быстро вырывается и бормочет:
- Я в душ.
За дверью ванной воздух все еще влажный, на полу следы от его ступней так и не подсохли, но Дин не обращает внимание. Он одним движением вытирает запотевшее зеркало, оставляя неаккуратные разводы, стягивает с себя футболку, умывается не очень чистой, неприятной на вкус водой и не торопится расстегивать джинсы. Это на самом деле пытка, учитывая как сильно у него стоит, но Дин тянет время как может. Вытерев ладони о собственные бока, он все-таки расстегивает болты на ширинке и выдыхает через нос, освобождаясь, наконец, от одежды и белья. Затем опирается одной рукой о раковину, ему приходится сильно нагнуться, потому что та довольно низкая, зато зеркало теперь захватывает его полностью, от бедер до самой макушки, и Дин смотрит на себя и дрочит. Не сказать, что он страдает какой-то особой формой извращенного нарциссизма, просто... есть у него одна фантазия. Она не давит мертвым грузом, не разъедает Дина изнутри, не беспокоит по ночам. Дин вообще большую часть времени об этом не думает, не помнит до тех пор, пока пальцы Кастиэля не дотрагиваются до его голой кожи. Это, должно быть, какая-то ангельская магия, потому что у Дина от одного такого касания встает на "раз", будь он на охоте, в доме Бобби, да хоть на детской площадке в разгар дня, именно поэтому даже в такое пекло Дин носит футболку с длинными рукавами. Иногда ему везет, он действительно считает такие моменты везением, и это происходит в очередном мотельном номере, и Дину, чтобы помастурбировать, не нужно сбегать в Импалу, он просто скрывается за дверью ванной комнаты, и не важно, что это четвертый раз за утро, жарко. Он смотрит на себя, водит ладонью по члену быстрыми скупыми движениями и представляет как Кастиэль нагибает его, впечатывает щекой в запотевшую гладкую поверхность и жестко трахает. Никаких подробностей, ему и так слишком стыдно. Просто вот он стоит, а через секунду, прохладные руки у него на холке, горячее дыхание напротив уха, а между ягодиц вжимается член. Дин облизывает верхнюю губу - соленая. Его немного мутит от того насколько это неправильно - представлять каково будет ощутить на себе хоть часть ангельской силы, видеть лицо Кастиэля, пока он в него кончает, отчего внутри становится скользко, мокро, очень чувствительно. Дин проводит мозолистой ладонью по головке, шипит сквозь зубы, потому что это уже грань. Духота и пар смешались в молочного цвета кисель, которым совершенно невозможно дышать. Дин не трогает себя нигде кроме члена, пока, наконец, уже не может не толкаться в сжатую ладонь. Тогда он сам приваливается лбом к зеркалу, дышит на него, пряча свое отражение, и скользит другой рукой за мошонку, гладит и легонько надавливает. Когда Дин кончает, он прикусывает костяшку указательного пальца и не издает ни звука.
- Ничего... Ничего... - он твердит это, как мантру, все то время, пока повторно намыливается и долго смывает с себя пену вместе со следами спермы, пока вытирается жестким полотенцем, так тщательно что кожа под тканью кажется начинает скрипеть, пока стоит несколько минут на холодном кафеле, держась за дверную ручку, вперившись взглядом в трещинку, высохший подтек краски, торчащую щепку... А потом он выходит в мотельное нутро, в разряженный воздух, полностью одетый, с приклеенной к губам ухмылкой, затравленным взглядом, вялый после оргазма и горячего душа, и прячет где-то за подкоркой мысль, что Кас наверняка обо всем догадывается.
"Сэм не смотрит." Д/К, NC-172.
Сегодня Дин просит его помыть машину. Это странно, хотя Сэм давно привык к тому, что его иногда отсылают под разными глупыми предлогами, когда ангелы являются к брату с очередной порцией наставлений. Ему не обидно. Почти. Но сегодня все как-то не так, в старшем нет ни капли собранности или настороженности, только напряжение какого-то неприличного характера. Он немного дерганый и ухмыляется чаще обычного.
- Ну что, Сэмми, эти четыре месяца ты вроде справлялся без меня. Давай, покажи детке свою любовь.
А у самого глаза мутные-мутные, и Сэму неловко смотреть на такого Дина, он начинает подозревать, что может быть дело в какой-нибудь девчонке, хочется из вредности приклеиться к брату на весь день, проверить, но он соглашается, все же переставив машину поближе к двери их номера. Он долго выпрашивает у пожилой хозяйки мотеля ведро и губку, затем возвращается в номер, демонстративно напяливает одну из новых футболок Дина с очередной дурацкой надписью, пока тот, совершенно его не замечая, меряет шагами пол. Сэм только хмурится, глядя на брата, подхватывает ведро с мыльной водой и выходит.
Он начинает с капота, можно сказать, его любимое место у этой машины, их с Дином любимое место. Вода быстро становится грязной, и Сэм так же быстро устает. Ему жарко от солнца и от нагретой Импалы, он сердит на Дина, на ангелов, на проходящих мимо девчонок - от их взглядов неудобно, потому что он знает, что выглядит сейчас как-будто его в это самое ведро и макнули - на себя самого, за то что напялил слишком короткую майку и старые тесные джинсы и теперь похож на мужской вариант топлесс-мойщицы машин. Сэм выливает воду в сток и идет в сторону их окна, там, под карнизом маленький кран с подсоединенным к нему шлангом, которым хозяйка, уступив его обаянию, разрешила воспользоваться. Форточка открыта настежь и проем окна защищает только москитная сетка, Сэм поворачивает вентиль, пускает из шланга тонкую струйку по самому краю ведра, чтобы шум воды не привлекал к себе внимание, и не смотрит на то, что происходит в номере.
Дин стоит впритык к торцу кровати, его рубашка валяется у ног, джинсы с трусами болтаются между колен, футболка задрана до самой шеи, так, что видно напряженные мышцы спины и плеч. Он плавно движется, как будто качается с пятки на мысок, вздыхает, затем как-то резко наклоняется вперед, подхватывает руку сидящего на кровати и кладет себе на бедро. Сэму хорошо знакома белая рубашка и выглядывающая из ее манжеты ладонь с коротко стриженными ногтями, и он не смотрит, как Дин гладит себя этой ладонью по ягодице - учит, и сильно вздрагивает, когда Кастиэль проводит пальцами между половинок. Дина ведет в сторону, он переступает с ноги на ногу, замирает на углу постели, его член выскальзывает изо рта Кастиэля, и тот тянется следом, снова обхватывает его губами, всасывает сразу наполовину. Дин стонет, чтобы не так сильно, чтобы губами по нижней стороне, языком по уздечке до самого основания. Он громко соглашается с каждым движением Кастиэля, подрачивая себя ему в рот, хватает его за другую руку, тянет пальцы к себе, водит по губам, облизывает, показывает как надо, как он хочет. Кас слушается, ласкает, сжимает губы под головкой, у него влажный воспаленный рот и глаза широко распахнуты, и это должно быть невыносимо, когда на тебя так смотрят пока отсасывают, и Дин тут же подтверждает, что, да, невыносимо.
- Ч-черт, Кас, я сейчас кончу, ты...
Он не успевает договорить, склоняет голову, будто пытается еще сильнее приблизиться к ангелу, его колотит, у Кастиэля по подбородку течет, и Дин что-то шепчет ему в макушку, Сэму кажется - "глотай". Он не смотрит как в комнате Дин неуклюже валится на кровать, тянет Кастиэля за собой, гладит его по голове, вытирает сперму с лица и тут же утыкается носом ему в щеку.
Ногу обжигает холодом, Сэм переводит взгляд на полное до краев ведро, хватается за мокрую пластиковую ручку и, забыв закрутить вентиль, несется в сторону Импалы. Когда Дин выходит к нему в закатанных до колен штанах, в просторной, новой футболке младшего, и с губкой в руках, Сэм не смотрит на брата.
- Ну что, Сэмми, эти четыре месяца ты вроде справлялся без меня. Давай, покажи детке свою любовь.
А у самого глаза мутные-мутные, и Сэму неловко смотреть на такого Дина, он начинает подозревать, что может быть дело в какой-нибудь девчонке, хочется из вредности приклеиться к брату на весь день, проверить, но он соглашается, все же переставив машину поближе к двери их номера. Он долго выпрашивает у пожилой хозяйки мотеля ведро и губку, затем возвращается в номер, демонстративно напяливает одну из новых футболок Дина с очередной дурацкой надписью, пока тот, совершенно его не замечая, меряет шагами пол. Сэм только хмурится, глядя на брата, подхватывает ведро с мыльной водой и выходит.
Он начинает с капота, можно сказать, его любимое место у этой машины, их с Дином любимое место. Вода быстро становится грязной, и Сэм так же быстро устает. Ему жарко от солнца и от нагретой Импалы, он сердит на Дина, на ангелов, на проходящих мимо девчонок - от их взглядов неудобно, потому что он знает, что выглядит сейчас как-будто его в это самое ведро и макнули - на себя самого, за то что напялил слишком короткую майку и старые тесные джинсы и теперь похож на мужской вариант топлесс-мойщицы машин. Сэм выливает воду в сток и идет в сторону их окна, там, под карнизом маленький кран с подсоединенным к нему шлангом, которым хозяйка, уступив его обаянию, разрешила воспользоваться. Форточка открыта настежь и проем окна защищает только москитная сетка, Сэм поворачивает вентиль, пускает из шланга тонкую струйку по самому краю ведра, чтобы шум воды не привлекал к себе внимание, и не смотрит на то, что происходит в номере.
Дин стоит впритык к торцу кровати, его рубашка валяется у ног, джинсы с трусами болтаются между колен, футболка задрана до самой шеи, так, что видно напряженные мышцы спины и плеч. Он плавно движется, как будто качается с пятки на мысок, вздыхает, затем как-то резко наклоняется вперед, подхватывает руку сидящего на кровати и кладет себе на бедро. Сэму хорошо знакома белая рубашка и выглядывающая из ее манжеты ладонь с коротко стриженными ногтями, и он не смотрит, как Дин гладит себя этой ладонью по ягодице - учит, и сильно вздрагивает, когда Кастиэль проводит пальцами между половинок. Дина ведет в сторону, он переступает с ноги на ногу, замирает на углу постели, его член выскальзывает изо рта Кастиэля, и тот тянется следом, снова обхватывает его губами, всасывает сразу наполовину. Дин стонет, чтобы не так сильно, чтобы губами по нижней стороне, языком по уздечке до самого основания. Он громко соглашается с каждым движением Кастиэля, подрачивая себя ему в рот, хватает его за другую руку, тянет пальцы к себе, водит по губам, облизывает, показывает как надо, как он хочет. Кас слушается, ласкает, сжимает губы под головкой, у него влажный воспаленный рот и глаза широко распахнуты, и это должно быть невыносимо, когда на тебя так смотрят пока отсасывают, и Дин тут же подтверждает, что, да, невыносимо.
- Ч-черт, Кас, я сейчас кончу, ты...
Он не успевает договорить, склоняет голову, будто пытается еще сильнее приблизиться к ангелу, его колотит, у Кастиэля по подбородку течет, и Дин что-то шепчет ему в макушку, Сэму кажется - "глотай". Он не смотрит как в комнате Дин неуклюже валится на кровать, тянет Кастиэля за собой, гладит его по голове, вытирает сперму с лица и тут же утыкается носом ему в щеку.
Ногу обжигает холодом, Сэм переводит взгляд на полное до краев ведро, хватается за мокрую пластиковую ручку и, забыв закрутить вентиль, несется в сторону Импалы. Когда Дин выходит к нему в закатанных до колен штанах, в просторной, новой футболке младшего, и с губкой в руках, Сэм не смотрит на брата.